Стихи о языке

Любопытно, забавно и тонко:
Стих, почти непохожий на стих.
Бормотанье сверчка и ребенка
В совершенстве писатель постиг.
И в бессмыслице скомканной речи
Изощренность известная есть.
Но возможно ль мечты человечьи
В жертву этим забавам принесть?
И возможно ли русское слово
Превратить в щебетанье щегла,
Чтобы смысла живая основа
Сквозь него прозвучать не могла?
Нет! Поэзия ставит преграды
Нашим выдумкам, ибо она
Не для тех, кто, играя в шарады,
Надевает колпак колдуна.
Тот, кто жизнью живет настоящей,
Кто к поэзии с детства привык,
Вечно верует в животворящий,
Полный разума русский язык.

Мне последнего слова не надо.
И когда хлынет кровь под кадык.
Из меня, как чеку из гранаты,
Время выдернет русский язык.

И сорвёт оглушительной силой
Свет со звёзд, словно пламя со свеч.
Над воронкой, размером с Россию,
В космос вздыбится русская речь.

Немота перейдёт все границы.
И полмира забудет слова.
И минута молчанья продлится
Может, год, может, век, может, два.

Но когда кошельками моллюсков
Мир себя до отвала набьет,
Он очнется и вспомнит про русских,
Про бессребреник – русский народ,

Раздаривший Аляску и правду,
И поднявшийся к Богу впритык.
Мне последнего слова не надо.
Говорить будет русский язык.

Он из наших - последний великий
Прикрывает надежно отход.
Не иконы, а книги, как лики,
Остаются на полках высот.

Что хотите вы мне говорите…
Как в пространстве царит высота,
Так числом русских букв в алфавите
Измеряется возраст Христа.

Древним словом мы с будущим слиты.
Человечество – наш ученик.
Наш круг чтенья – земная орбита.
Наша Родина – русский язык.

На сотни эстрад бросает меня, 
на тысячу глаз молодежи.
Как разны земли моей племена,
и разен язык
 	и одёжи!
Насилу,
 	пот стирая с виска,
сквозь горло тоннеля узкого
пролез.
 	И, глуша прощаньем свистка,
рванулся 
 	курьерский 
 		с Курского! 
Заводы. 
 	Берёзы от леса до хат 
бегут, 
 	листками вороча, 
и чист 
 	— как-будто слушаешь МХАТ, 
московский говорочек. 
Из-за горизонтов, 
 	лесами сломанных, 
толпа надвигается 
 	мазанок. 
Цветисты бочка́ 
 	из-под крыш соломенных, 
окрашенные разно. 
Стихов навезите целый мешок, 
с таланта 
 	можете лопаться — 
в ответ 
 	снисходительно цедят смешок 
уста 
 	украинца-хлопца. 
Пространства бегут, 
 	с хвоста нарастав, 
их жарит 
 	солнце-кухарка. 
И поезд 
 	уже 
 		бежит на Ростов, 
далеко за дымный Харьков. 
Поля — 
 	на мильоны хлебных тонн, 
как будто 
 	их гладят рубанки, 
а в хлебной охре 
 	серебряный Дон 
блестит 
 	позументом кубанки. 
Ревём паровозом до хрипоты, 
и вот 
 	началось кавказское — 
то го́ловы сахара высят хребты, 
то в солнце — 
 	пожарной каскою. 
Лечу 
 	ущельями, свист приглушив. 
Снегов и папах седи́ны, 
Сжимая кинжалы, стоят ингуши, 
следят 
 	из седла 
 		осетины. 
Верх 
 	гор — 
 		лёд, 
низ 
 	жар 
 		пьёт, 
и солнце льёт йод. 
Тифлисцев 
 	узнаешь и метров за́ сто, 
гуляют часами жаркими, 
в моднейших шляпах, 
 	в ботинках носастых, 
этакими парижаками. 
По-своему 
 	всякий 
 		зубрит азы, 
аж цифры по своему снятся им. 
У каждого третьего — 
 	свой язык 
и собственная нация. 
Однажды, 
 	забросив в гостиницу хлам, 
забыл, 
 	где я ночую. 
Я 
 	адрес 
 		по-русски 
 			спросил у хохла, 
хохол отвечал: 
 	— Нэ чую. — 
Когда ж переходят 
 	к научной теме, 
им 
 	рамки русского 
 		у́зки, 
с Тифлисской 
 	Казанская академия 
переписывается по-французски. 
И я 
 	Париж люблю сверх мер 
(красивы бульвары ночью!). 
Ну, мало ли что — 
 	Бодлер, 
 		Малярмэ 
и этакое прочее! 
Но нам ли, 
 	шагавшим в огне и воде 
годами 
 	борьбой прожжёнными, 
растить 
 	на смену себе 
 		бульвардье 
французистыми пижонами! 
Используй, 
 	кто был безъязык и гол, 
свободу Cоветской власти. 
Ищите свой корень 
 	и свой глагол, 
во тьму филологии влазьте. 
Смотрите на жизнь 
 	без очков и шор, 
глазами жадными цапайте 
всё то, 
 	что у вашей земли хорошо 
и что хорошо на Западе. 
Но нету места 
 	злобы мазку, 
не мажьте красные души! 
Товарищи юноши, 
 	взгляд — на Москву, 
на русский вострите уши! 
Да будь я 
 	и негром преклонных годов, 
и то, 
 	без унынья и лени, 
я русский бы выучил 
 	только за то, 
что им 
 	разговаривал Ленин. 
Когда 
 	Октябрь орудийных бурь 
по улицам 
 	кровью ли́лся, 
я знаю, 
 	в Москве решали судьбу 
и Киевов 
 	и Тифлисов. 
Москва 
 	для нас 
 		не державный аркан, 
ведущий земли за нами, 
Москва 
 	не как русскому мне дорога, 
а как огневое знамя! 
Три 
 	разных истока 
 		во мне 
 			речевых. 
Я 
 	не из кацапов-разинь. 
Я — 
 	дедом казак, другим — 
 		сечевик, 
а по рожденью 
 	грузин. 
Три 
 	разных капли 
 		в себе совмещав, 
беру я 
 	право вот это — 
покрыть 
 	всесоюзных совмещан. 
И ваших 
 	и русопетов.